— …здесь находится…
Я широко открыл глаза.
— Кто это?.. Кто говорит?
Молчание.
Я был уверен, что это мне не послышалось и что этот странный голос доносился не с улицы. Следовательно, кто–то говорил внутри моей комнаты.
— Кто говорит?.. Нет–нет, я ведь слышал… — внезапное озарение пронзило мой мозг, — это был ты? — я пристально смотрел в темный угол комнаты, где стоял шкаф.
Снова ничего. Никакого ответа.
Я уже спал.
Глава 12
I
«Теперь у тебя появился шанс, и ты должен разобраться, разобраться во всем», — то была первая мысль, мелькнувшая в голове, когда я проснулся утром. Между тем, я с удивлением чувствовал, что почти все во мне против этого восставало, памятуя о том, что накануне я, вне всякого сомнения, был пьян.
— Нет, мне не приснилось… и не почудилось, — твердо, нет, скорее даже упрямо сказал я себе и резко встал из кресла, в котором уснул.
«Мне нужен… да–да, мне нужен один полезный прибор, но… где его достать?.. Кажется, я знаю…»
Я помнил, что один старик на 19‑й улице продает в своей лавке разные подержанные вещи. В полдень туда я и отправился.
Старик был чистокровным евреем, в больших очках и с седыми волосами, которые торчали вверх мелкими пушистыми кудрями. Его закуток был, можно сказать, классическим примером своего типа — магазином подержанных вещей — товар на многочисленных полках стоял в порядке, но без всякой систематизации. Среди поношенной одежды были понатыканы старые книги, детские игрушки и прочее. В спрятавшемся где–то динамике слащаво играло «How deep is your love…»
Когда подошла моя очередь, старик спросил:
— Что вам, голубчик? — мне показалось, что при этом у него даже не шевельнулись губы.
— Мне нужен… хм… стетоскоп.
— У меня этого нет, голубчик.
— Но вы же можете достать. Я слыхал, вы можете достать все.
— Я посмотрю, что можно сделать, — неуверенно отвечал он, и его очки чуть съехали вниз к кончику носа.
— Когда мне прийти? Завтра?
— Нет, сегодня вечером, голубчик.
— Так быстро?
— Да.
Разговор был окончен, старик уже обратился к следующему покупателю. Я медленно направился домой. Меня опять мучил голод.
II
Я вернулся в магазин перед самым закрытием. Посетителей уже не было.
— Вам привезли то, что я просил?
— Да, голубчик, — отвечал хозяин магазина, открывая кассу. Его голос приглушил звон монет. Видимо старик собирался заняться пересчетом выручки, — но у меня все равно этого нет.
— Что?!
— Я сказал, придется заплатить еще и за привоз, голубчик.
— Ах, да–да, я просто не расслышал, — я пошатнулся и взялся за голову, будто чувствовал в ней сильную боль или шум. Но ничего подобного на самом деле не было — то был просто рефлекс, механическое неосознанное движение.
— Что с вами?
— Ничего… — я обернулся и увидел, что в дверях стоит мой сосед, старик Агафонов.
Я тут же подошел к прилавку и, торопливо расплатившись, спрятал стетоскоп в карман.
— Здрасте, молодой человек! — послышалось за спиной, — я вот тут тожа решил зайти, купить кое–чта.
Я сделал несколько шагов в сторону двери и, ничего не ответив, вышел на улицу; чувствовал при этом пристальный взгляд Агафонова, щекотавший мне шею и позвоночник…
III
Войдя в квартиру, я, как всегда не раздеваясь, даже не снимая верхней одежды, прошел в свою комнату, подошел к шкафу и приложил стетоскоп к правой дверце. Внутри что–то происходило, я отчетливо это ощущал. Это не было дыханием или вибрацией. Нет! Это было просто… ЧТО-ТО.
Глава 13
Я решил ждать наступления ночи. Я знал, что опять услышу, чувствовал. Я сел в кресло; в глазах было ощущение песка, руки дрожали, испытывая внутренние млеющие уколы, которые кровяным жжением отдавали в костяшках пальцев. Все мое душевное равновесие летело к черту.
Я попытался вспомнить слова, которые услышал вчера. «…здесь находится…» Да–да, именно эти два слова. Я пристально смотрел на шкаф, продолжавший стоять в углу комнаты деревянным истуканом.
…здесь находится… Что?
Я заметил, что не могу описать голос, которым были сказаны эти два слова. Я говорил, будто он был каким–то странным, но сейчас я бы уже не согласился с таким определением, ибо я даже не уверен, что это можно было бы вообще назвать голосом. Скорее всего, это и было то самое телепатическое общение предметов, о котором я уже упоминал. А раз так, то в будущем мне следует избегать определения «голос».
Я подумал, что слишком светло, и надо погасить люстру.
Иначе они не заговорят…
Глубокая ночь. Я слышу монотонные плоские слова.
Шкаф:
— Сфинксовый снег. Льется. Текучесть. Вода.
Люстра:
— Хорошо. Ничто. Века. Пройду. Счастье.
Шкаф:
— Големы. Один голем. Сухие листья. Треск. Оружие. Ничто.
Люстра:
— Слово. Морфий. Эмпирическое сознание. Астат. Точка.
Шкаф:
— Раздвоенный сфинксовый снег. Раздвоенно льется. Раздвоенная текучесть. Раздвоенная вода.
Люстра:
— Раздвоенное хорошо. Раздвоенное ничто. Раздвоенные века. Раздвоенно пройду. Раздвоенное счастье
Шкаф:
— Раздвоенные големы. Раздвоенный один голем…
Я кричу:
— Нет–нет, вы должны меня слышать! Я хочу так же, я хочу!.. — и пугаюсь — крик разносится по кубовидным сводам комнаты, разрушает тишину, которая проникает с улицы вместе с лунными силуэтами деревьев.
Нет, меня никто не услышал.
— …Раздвоенные сухие листья. Раздвоенный треск. Раздвоенное оружие. Раздвоенное ничто.
Люстра:
— Раздвоенное слово. Раздвоенный морфий. Раздвоенное эмпирическое сознание. Раздвоенный астат. Точка…
Внезапно все исчезает в безбрежной темноте.
Нет, они меня не услышали. Но кое–чего я все–таки достиг, ибо теперь я действительно убедился, что телепатическое общение между предметами существует. Я и раньше безапелляционно утверждал это, а теперь еще и получил неопровержимое опытное доказательство. Я гений.
Мои глаза закрываются, и я проваливаюсь в блаженную черную дыру.
Глава 14
Можно смело утверждать, что именно после этой ночи моя теория, наконец, сложилась в единое целое, более не имелось никаких посторонних кусочков мозаики, которые я не знал бы, куда определить; конечно, мне еще следовало разобраться в том языке, на котором общались между собой предметы, возможно, даже научиться понимать его, однако все остальное представляло теперь для меня полную ясность. В результате я принялся работать не покладая рук, за день мне удавалось написать целую главу, а иногда и больше.
После этого неоднократно слышал, как предметы в моей комнате общаются друг с другом — сначала подобное происходило преимущественно по ночам, но потом я стал наблюдать это явление в любое время суток. Я знал, что мне не мерещится; у меня была неплохая возможность разгадать язык предметов, и каждый раз, когда я снова начинал слышать их телепатическое общение, я отрывался от своей тетради и старался разобрать каждое слово, представавшее моему напряженному слуху.
Я помнил, как после той ночи глубоко задумался над теми странными словами, которые мне удалось услышать. Что мне было делать? Я пытался понять тайное значение, которое они в себе скрывали.
Прежде всего, поражало меня то, что сами эти слова понять я мог. Вместе же они составляли набор, смысл которого был мне неясен совершенно. В первой части диалога каждое предложение состояло, по преимуществу, из одного единственного слова. При этом ничего связанного не получалось. Во второй части к каждому предложению–слову из первой прибавлялось прилагательное «раздвоенный» или наречие «раздвоенно». Падеж соблюдался. Первая часть диалога отделялась от второй одним единственным словом — «точка». Это и значило «окончание», «завершение».
То, что было услышано мною позже, мало отличалось от диалога первой ночи и явилось для меня вещью столь же непонятной. Таким образом, я продолжал недоумевать и, в конце концов, потерял всякую надежду разгадать язык предметов. Мне оставалось только наивно ожидать некоего внезапного озарения, то есть я надеялся, что разгадка каким–нибудь образом посетит меня сама собой.
А пока я продолжал писать главу за главой.
В моем понимании любой философ должен иметь образ жизни, соответствующий идеям, коих он придерживается или выдвигает. На мой взгляд, я совершенно не следовал этому разумному заключению. Я пытался изменить мир, но что я изменил в самом себе? Научился абстрагироваться от реальности (и то только лишь процентов на тридцать) и как можно дольше сохранять сфинксовое равновесие души? Этого было явно недостаточно, так что я принял решение испробовать на себе мою теорию, как только она до конца будет разработана и написана. Вместе с тем, сей полезный опыт не может продолжаться долго, ибо мне необходимо вплотную заняться поиском своих союзников. (Признаться, я до сих пор не представлял себе, как и где буду их искать, и это следовало обдумать в ближайшее время).
